В этом безхлибьи и бездолли, в повиновении возрастной сей пропасниця трускимы путями сгиба и горе у ковиньку.
Вкраина напрасно супить брови, вгоняет между морщин гром намарне: гробовою охрою наш скифський прах закурив.
В этом молчании гробовому, в повиновении возрастной сей уже ни благом, ни взлома ты не повержен, гниве мой.
В моем задубилим горле едва чутна хрипота и сукровита глаза аортах, как у астматика крутая.
В этом забутти страшном мир застують криваворуч и уже ни благом, ни взлома сутки не произведет надменных учт.
Твоя обшарпана керея пропахла на витрах дорог и уже керею на ливрею меняют. А любовь - на грех,
на глум, на предательство и осорому, на розпрокляття-забвение, теперь - ни хорошему, ни взлома не видивиться.
Где ночь - как день. Где дни - как ночи, без сонць, без утренников, без звезд, где судьба таинственное врочить сделать необачний шаг.
Грудью натрудженимы упасть и мрак криком затопит и клясты, клясты, клясты, клясты чтобы розбурхаты, чтобы
восстанет народ, свести на ноги и дать в руки груддя слов: Не потурай, когда дороги твои - в сороми и злые.
По ним бреде еще и подоси свавильний сумасшедший люд, мужественный, чтобы произнести: довольно! Уже пора творить суд
наивысший, найстрашниший, собственный и вторично путь свой перейти, все вивириты, все проклясть все повторить и снести,
чтобы вивирить, как перед сконом Вот единственное слово: жить! и сам себе постань законом и не вагайся, не блажы
от сковородинових цнот от возрастной рефлексии беги, как анафема. Мессия тебе не дал своих щедрот.
Поэтому шалений и виривайся из железных возрастных объятий немедленно же. А не сможешь, здрайця, -- тогда хоть голову розбий.
Никто тебе не поможет тебя презирают весь мир ибо каждый край и народ каждый тебе вовек не простит,
что ты не хочешь быть собой: ибо корогов голубой шелк выносил победно из боя, а потом добровольно шел
в рабство. Только рабский волю ты знаешь. Ты и на воле - раб. Поэтому и не слышишь, что в неволе Русский царь тебя окрав,
пидборкав, как орла мисливий, взял за друга, словно наймив, подрезав крылья и, счастливого, тебя навеки приручив.
Сиди на шубе соболиний, горнись к братнього плеча и рабского своего умения Признательное научайсь злосчастный. |