ЧЕТВЕРТАЯ СТРАНИЦА Помнишь узкую комнату с насмерть продрогшей стеною, С раскладною кроватью, со скрипом расшатанных рам? Ты все реже и реже в нее приезжала со мною, Иногда перед сном, и почти никогда по утрам.
Ты ее не любила за грязные чашки и склянки, И за то, что она не тепла, не светла, не бела, За косое окно, за холодную печку – времянку. И за то, что времянкой вся комната эта была.
Я тогда обижался. На время забросив работу, Я повесил ковер. Я разбитое вставил стекло. Я вколачивал гвозди. С мужской неуклюжей заботой Я пытался наладить в ней женский уют и тепло.
Было все ни к чему. Стало холода меньше и ветра, Но остался все тот же бивачный невыжатый дух. Может, просто нам тесно? Но семь с половиною метров, Если все хорошо, - разве этого мало для двух? Мы щенятами были. Немало пришлось нам побиться, Чтоб понять, что причиной не комната и не кровать, Чтоб понять, наконец, как недолго и просто влюбиться И как сложно с тобой с глазу на глаз нам век вековать.
Сколько в этой каморке с тобой мы зубрили зачетов. Керосинку внеся, согревались непрочным теплом. Сколько ты исправляла моих чертежей и расчетов, Терпеливо азы повторяла со мной за столом.
Я недавно там был. Там при скором отъезде забыто Много разных вещей, там халат твой домашний висит. Два кривых костыля в капитальную стену забиты, И на них запыленная длинная рама косит.
Так жива эта память, что нам вспоминать даже рано. Было туго с деньгами, неважное было житье, На рожденье мое, отыскав эту старую раму, Вставив снимки свои, ты на память дала мне ее.
Двадцать снимков твоих. По годам я тебя разбираю. Вот двухлетний голыш, вот девчонка с косичкой смешной, Вот серьезный подросток, и около правого краю Ты такая, какой в первый раз увидалась со мной.
Как я мог позабыть твои карточки в комнате этой? Все висят здесь по-прежнему, так, словно ты не ушла. Там начало конца, где на прежние глядя портреты, В них находят тепло, а в себе не находят тепла.
|